И если уж мы говорим о национальном костюме как о системе унижения, в которой человеку буквально на голову надевают знак «второсортности», то не стоит делать вид, будто кипа — это нечто иное, чем вышив
И если уж мы говорим о национальном костюме как о системе унижения, в которой человеку буквально на голову надевают знак «второсортности», то не стоит делать вид, будто кипа — это нечто иное, чем вышиванка или косоворотка; это точно такой же текстильный маркер, символ, встроенный в тело, чтобы издалека было видно, что перед вами не универсальный субъект, не человек эпохи после Просвещения, а локализованный этнический объект, чья одежда — это не свобода выбора, а утверждённый снаружи способ выделения из толпы.
Кипадебилы, как и косовороткодебилы, искренне верят, что их маленькая шапочка или рубашка с заворотом делают их частью великой традиции, при этом не замечая, что традиция эта давно мертва и живёт только как форма музейного ритуала, где их самого выставили за стеклом и объясняют туристам, как живут «настоящие». Они также забывают, что изначально такие элементы одежды были не выбором, а обязательной меткой, способом показать, что ты не такой, что ты ниже, что тебя можно не пускать в суд, не звать на пир, не считать за своего, и когда сегодня взрослый человек гордо носит кипу не из веры, не из рефлексии, не как знак своей интимной связи с Богом, а как атрибут идентичности перед другими, он не осознаёт, что продолжает исполнять роль, написанную для него чужим — и делает это с такой же гордостью и глупостью, как брат его по косоворотке. Кипа — не лучше. Косоворотка — не хуже. Это один и тот же костюм этнической массовки, одинаково удобный для глобальной сцены, где роли давно расписаны, и каждый играет своё: один машет флажком, другой кланяется, третий поёт про землю отцов — и все, при этом, одеты в то, что доказывает их неучастие в общем будущем, только потому, что чужая рука когда-то решила: «пусть носят, так будет понятно, кто есть кто».