Мой сегодняшний текст в «Ведомостях» - он же тезисы к выступлению на заседании «Столыпинского клуба». Немного сократил из-за ограничений телеграма и его читателей

Первый месяц Трампа: предельная четкость и максимальная загадочность Высокая динамика приводит к эмоциональным решениям тех, кто отвык от такой скорости действий Предположения о российско-американском сближении вызвали в России волну ожиданий и волну настороженности. Причины ожиданий понятны. В их числе – усталость от экстремальных поворотов в международной жизни и ее упрощенной трактовки. У настороженности и скепсиса источников больше, а причины разнообразнее. Геополитические романтики не хотят соглашаться с тем, что их идеал способности диктовать волю России всему миру может оказаться завышенным. И мировая политика остается пространством компромиссов, а не только презентации собственных представлений о прекрасном. Реалисты же ощущают дефицит понимания мотивов поведения администрации США. Перебирают возможные объяснения, но не находят ответов на многие вопросы. Если выйти за рамки трека российско-американских отношений, таких в опросов к Трампу пять. Первый: мы имеем дело с хаотичным набором решений или это часть продуманной – хотя и не всегда очевидной – стратегии и идеологии? Не может ли это означать всего лишь противопоставление себя нынешнего своему прошлому президентскому сроку, который он теперь подчеркнуто отрицает? Предыдущее президентство Трампа дало неплохие экономические результаты, но не принесло политического триумфа и места в истории. Если же это не тактика, а стратегия, вполне естественным является желание найти в окружении Трампа идеологов, способных не только сформулировать концептуальные основы «нового курса», но и добиться его реализации. Илон Маск и Джей Ди Вэнс (по крайней мере, в глазах российской аудитории) выглядят скорее как символы этого курса, но не как его полноценные драйверы и воплотители в жизнь. Второй – внешняя политика. Не только конспирологи думали, будто глобализация и участие Вашингтона в мировой политике рентабельны и приносят США экономические плоды. Теперь же выходит, что это все убытки и нецелевые расходы. Означает ли это появление новой концепции внешней политики? Или она является только продолжением внутренней: напор на внешних фронтах позволит продемонстрировать внутри страны Америку Great Again. Третий – ценностный. Классическим носителем ценностей Трамп очевидным образом не является. Да и поддержка «традиционных ценностей» – сугубо технический инструмент поддержания лояльности своих избирателей, уставших от передозировки политики идентичностей и уступки инициативы этническим, социальным, гендерным и иным меньшинствам. Однако вопрос о ценностях для Трампа войны и мира на повестке все же стоит. Кто-то считает, что, подобно некоторым родившимся после Второй мировой войны политикам, он не испытывает особого пиетета к миру и легко будет принимать решения о применении силы. Но в ходе первого президентского срока такой склонности он почти не проявил: внешняя агрессивность и брутальность в новые войны не конвертировалась и российской аудитории он больше напоминал Александра III. Четвертый вопрос – внутренний. Многие из заявленных Трампом инициатив вроде с ильного дешевого государства казалось бы, не вызывают. Лицом кампании «эффективного государства» является Маск. Но не для всех его фигура в этом качестве органична и убедительна. И сохранится ли этот приоритет, если/когда окружение Трампа однажды все-таки «съест» Маска – системные игроки обычно быстро объединяются против заведомо несистемных. Последняя интрига связана с тем, удастся ли Трампу сохранить динамику наращивания повестки, чтобы ежедневно присутствовать в центре внимания. И надо ли это ему самому? Является ли для него такая динамика инструментом подавления критиков или целью, привычным стилем жизни? Когда твои словесные интервенции вызывают у оппонентов панику, а тебя ни к чему особенно не обязывают.